Это случилось год назад.

Надо сказать, что в 1998 году Интернет в нашем городе был очень медленным. Чтобы скачать две-три песни в mp3, нужно было сидеть целый вечер. А дисководов для записи CD-R не было даже в элитной тринадцатой гимназии.

Впрочем, в обычных школах тогда не было и интернета.

Поэтому большие файлы носили по-старому, на дискетках.

И вот однажды зимой Геннадию Степановичу потребовалось срочно передать в двадцать первую школу что-то очень большое и важное. Это что-то занимало шесть дискет. А нести должен был Барсучонок. Его как раз утвердили лаборантом.

Дискеты были трёхдюймовые и разноцветные: жёлтая, красная, зелёная, ещё зелёная... Геннадий Степанович убедил директора, что именно яркие, разноцветные дискеты нужны для педагогики будущего.

Барсучонок отправился в путь.

Стоял промозглый зимний день. Снег подтаял, ботинки прилипали. Барсучонок, однако, был абсолютно счастлив.

Выходные он обычно проводил за компьютером. Но пользовался любым шансом, чтобы побродить по городу вместо школьных уроков.

Вот и кольцо перекрёстка с замёрзшей клумбой посередине. Здесь заканчиваются Тигли и начинается Московский район. На той стороне дороге — сплошная застройка девятиэтажками.

Нужная школа спряталась там, во дворах. Барсучонок зашлёпал через пешеходный переход. Вчерашний снег казался серым, словно газетная бумага. И таким же серым, газетным было всё вокруг — небо, дома, машины и люди в тяжёлых куртках.

Двадцать первая школа была самой обыкновенной. У неё не было охраны и даже калитка не запиралась. Барсучонок вошёл в сумрачный холл, сбил с ботинок снег, сдал куртку в гардероб и пошёл на второй этаж.

Урок информатики шёл полным ходом. Дети увлечённо рубились по сети в Duke Nukem. А за компьютером преподавателя сидел...

Вот это сюрприз!

...сам Алукадр Тришин!

— Ты что здесь делаешь? — спросил Барсучонок.

— Как видишь, играю.

А пока Алукард играет, у нас есть время немного про него рассказать.

Конечно, по паспорту он никакой ни Алукард, а Максим. Но Максимов много, поэтому Алукард.

Алукарду Тришину шестнадцать. Он очень готической, и знает наизусть весь «Пикник», «Агату Кристи», поздний Tiamat, The Cure и Lacuna Coil.

Правда, всё впечатление от этих познаний портит его лицо. Оно у Алукарда совершенно нетипичное для байронического героя — здоровенное и красное, оно напоминает помидор. Поэтому и кажется, что несмотря на длинные волосы, чёрную одежду и серебряную пентаграмму на груди, Алукарду всё-таки не до конца знакомы космическая скорбь и кладбищенская романтика.

Шохина как-то сказала, что в её собаке больше готики, чем в Алукарде Тришине. На что Барсучонок ей ответил, что через десять лет Алукард будет собирать стадионы или завалит прилавки своим мощным творчеством. А собака как была собакой, так ей и останется.

С Алукардом Барсучонок познакомился в музыкальном отделе нашего универмага. Никто не помнит, кто из общих знакомых связал их вместе. Может, Шохина, а может, Siouxsie & the Banshees. Шохину Алукард грозился прибить. Поэтому пусть это будут Siouxsie & the Banshees.

Тришин немного завидовал Барсучонку. Вида не подавал, но завидовал. Алукард занимался рунной магией и тоже хотел учиться в оккультной гимназии.

И вот он собственной персоной сидит за компьютером в восьмой школе. Барсучонок, конечно, знал, что юный гот живёт где-то здесь. Но о том, что он учится в восьмой, узнал только сейчас.

Пришёл учитель и прогнал Алукарда. Барсучонок вручил учителю дискеты и тоже засобирался. Вышел в коридор наткнулся на Тришина.

— Ты на уроки не пойдёшь? — спросил Виктор.

— Нет. Мне нужна твоя помощь.

— Отмазку придумать?

— Нет! У тебя есть что для обмена?

— Допустим, есть.

— Дин раздобыл диск с невероятно запрещённым фильмом. От него вся Америка в ужасе.

— Ты же знаешь, я не фанат.

— Зато я фанат. Я не успокоюсь, пока эту жесть не увижу. Поможешь?

Барсучонок решил помочь. И они отправились к Дину.

Как уже было сказано, в те времена даже записать диск было проблемой. А Youtube не существовал даже в проекте. Всё ценное сохраняли на жёсткий диск. Но даже жёсткие диски были совсем тесные, на пару гигабайт, и так и норовили закончиться.

Поэтому всё полезное обменивали. Если кто-то покупал игру, то её тут же ставили себе все его знакомые и одноклассники. Идеально, если игра шла без диска. Если оказывалось, что нет, ты играл два-три дня, а потом сохранял содержимое диска в отдельную папку. Потом ты искал сведущего человека вроде Барсучонка, и он заводил тебе виртуальный CD. Неудачники, у которых не было знакомого Барсучонка, играли два-три дня, а потом удаляли с истекающим кровью сердцем.

Дин жил в двух кварталах от школы, в новенькой жёлтой высотке. Она считалась престижной, несмотря на соседство с тюрьмой.

Это был невысокий, ниже Барсучонка, деятель лет двадцати трёх. По паспорту он был Денис Петров, но все называли его Дином. Денисов много, Дин — один.

Никто толком не знал, чем на самом деле он занимается. Мама Барсучонка помнила, что раньше, когда он ещё был без пирсинга, Дин учился в нашем университете на факультете иностранных языков. Он проучился целых три года. Сам Дин не отрицал свою учёбу, но и не предавал ей большого значения.

Он нигде не работал. Поэтому у него было много времени на пьянки и творческие планы.

Все друзья знали, что Дин — человек знаменитый. Например, он вместе с известным клавишником-раздолбаем Рыжим создал группу Б. У. К.А. (Безумные Ублюдки Крушат Аппаратуру). Барсучонок посоветовал им назвать первый альбом «Дурное влияние Дина и Рыжего». Дин согласился и заранее объявил, что на альбоме будет только одна песня, плюс двадцать бонус-треков.

Уже второй год они вроде бы что-то записывали, хотя ни одной записи так никто и не услышал. Не было даже ни одного концерта.

— Ну я же ни на чём играть не умею, — объяснял Дин, когда его спрашивали, когда концерт. Поэтому альбом запишут на компьютерных синтезаторах. Что касается Дина, то он будет петь.

Но даже задолго без альбома Дин был знаменит. А чем он был знаменит, не знал никто. Его слава была настолько велика, что уже не нуждалась в содержании.

— Не могу работу найти, — пояснял он, — Наверное, не надо искать. Надо, чтобы она сама меня нашла.

Дин открыл дверь. В руке у него была бутылка пива.

— Проходим.

Отец Дина владел половиной обувных магазинов нашего города. Так что квартира у него была просторная, трёхкомнатная. Там Дин мог целый день сходить с ума в своё удовольствие.

— Пиво будете, школьники? Одна бутылка на двоих, учительница не заметит.

— Мы насчёт того диска пришли, — сказал Алукард.

— Какого диска?

— С жестью.

— А что взамен?

Барсучонок достал из портфеля диск с «Ацтеками». Дин посмотрел, поцокал языком и вручил опасный диск.

Это был CD-R в простой белой коробке. Ни на вкладыше, ни на самом диске не было ни надписей, не пометок.

— Давай прямо у тебя посмотрим.

Дин уселся за новенький сверкающе-чёрный компьютер и откинулся на спинку кресла.

— Нет. Я такое не смотрю. Я подонок, я не маньяк.

Они обсудили новости. Потом установка игры закончилась и Дин погрузился в завоевание Мезоамерики. Подсказывать он себе не разрешал. И в большой квартире немедленно стало скучно.

— Ну, мы пошли, — сказал Барсучонок!

— Угу, проваливайте.

Блуждать по улицам в промозглый зимний день не хотелось. Поэтому Барсучонок отправился с гимназию. Алукард показал, где живёт и дал страшную клятву, что не будет смотреть без друга.

Наконец, занятия закончились. Родители были в университете, так что дома Барсучонка никто не ждал. И он отправился к Тришину.

Тришин жил на первом этаже. Его стандартная двухкомнатная квартира со старенькими обоями и пыльным ковром на стене была как-то привычней, чем просторные хоромы Дина.

Алукард уже сидел на кухне и открывал бутылку «Оборони».

— Я не буду, — сказал Барсучонок.

— Не возражаю, — ответил Тришин и отхлебнул из горла.

Они перебрались в комнату и задёрнули шторы. Цой с плаката смотрел на них с состраданием.

Диск обиженно загудел. Не было ни меню, ни заставки, какие обычно сопровождают фирменные диски. Прямо в корневом каталоге лежал одинокий видеофайл в формате AVI.

Алукард запустил. Барсучонок мысленно отметил, что Тришин так и не поставил себе никакой нормальный проигрыватель.

— Не боишься? — спросил Алукард.

— Если там членовредительство, — ответил Барсучонок, — я просто закрою глаза.

— А если членовредительство с криками?

— Закрою глаза и заткну уши.

Но то, что они увидели на экране, было настолько удивительно, что Барсучонок смотрел и слушал очень внимательно.

Сначала появился текст на английском. Виктор спохватился слишком поздно и не успел прочитать.

Потом начался... старый выпуск новостей нашего регионального телеканала. Только не в ужасной цветовой гамме, как обычно, а чёрно-белый и с намеренно ухудшенными качеством. Возможно, неведомый режиссёр решил прибавить ужаса и ощущения документального фильма, поэтому наложил на видео даже потёртости.

— Сегодня, в первый день нового учебного года, тысячи школьников по всей области отправятся на учёбу. Губернатор Станислав Шепшелей лично открывает линейку в образцовой гимназии номер два. Сейчас вы увидите прямой репортаж.

Надо сказать, что на региональный канал до сих пор обожает прямые репортажи. Наверное, потому что ехать недалеко.

Камера переключилась. Теперь на экране был заасфальтированный школьный двор и ряд первоклашек в образцово отглаженных блузках. Камера кидается в бок и мы видим, как из машины выбирается первый постсоветский губернатор нашей области Станислав Макарович Шепшелей.

Этот был пожилой академик-технолог. Он тоже взлетел в Перестройку и сам не понимал почему. Полное, как у пингвина, туловище с тонкими ножками и ореол седых волос вокруг огромной лысины. Лицо всегда удивлённое. А пиджак, хоть его и шили под заказ, сидел на губернаторе так странно, словно выжидал удобный момент для побега.

Обернувшись по сторонам, Шепшейлей засеменил к детям. Корреспондент оперативно заглянул в камеру и сообщил, что Станислав Макарович тоже закончил эту школу. Именно здесь начался его непростой путь к высотам науки и служения родной области...

Шепшелей шёл вдоль строя. Навстречу выбежала рыжая девочка с букетом белых лилий. Губернатор заулыбался, принял лилии, что-то сказал учителям. Камера качнулась опять.

Какая-то заминка. Камера сначала замерла на губернаторе. Но оператор понимает, что смотрит не туда. Да и сам губернатор удивлённо смотрит куда-то в сторону. Прыжок — и камера показала край двора.

Там стоит милая белокурая девочка лет двенадцати с двумя косичками-пальмочками. У неё заботливо разглаженная складчатая юбка, блузка с хрустящим воротником, замечательный бант едва не больше головы. В руке девочка сжимает здоровенный посеребрённый бластер. Кажется, что она украла оружие из какого-то голливудского фантастического боевика.

Внутри бластера вспыхивает пламя. Похоже на спецэффект. Но вот крики были настоящие.

Камера закрутилась, показала перекошенное крыльцо школы и директора, который со всей мочи прыгал в кусты. Потом, наконец, развернулась под нужным ракурсом и показала губернатора.

Шепшелей уже лежал на асфальте. На рубашке и пиджаке пятна, а под телом растеклась чёрная лужа. К нему подбежали, подняли голову, потом потащили за пиджак к машине. Губернатор уже был без сознания. Голова бестолково болталась, а руки волочились по земле.

Камера ещё раз повернула и показала другую сторону школьного двора. Аккуратная линейка рассыпалась, в кадре уже нет ни одного человека. Камера шарит по сторонам, иногда выхватывает убегающую фигурку с бантом в волосах. Но девочки с бластером нет нигде.

Как сквозь землю провалилась.

Прямой эфир закончен. Опять показывают телеведущую. У неё не менее удивлённое лицо, чем у зрителей.

— Уважаемые телезрители, — выдавила она, — мы только что стали свидетелями...

Алукард выключил и посмотрел на Барсучонка.

— Ты помнишь этот эфир?

— Нет. Я на линейке был. Как по домам отпускали — помню. В обеденных новостях этого уже не показывали. Просто объявили, что на губернатора совершено покушения, врачи сражаются за жизнь и что все линейки отменяются. Я надеялся, что и занятия отменят. Но не повезло.

— Нет, подожди. Я про девочку очень хорошо помню. Ещё имя у неё было, Ира Кирунина. Потом её судили, потом были выборы губернатора, а дальше...

— Нет, это перед выборами все узнали, что она Кирунина. А так во всех газетах она была просто подозреваемая К.

— А что с ней потом было, после суда?

— Не помню. Пропала тема.

— Давай вспоминать.

— Хорошо, давай вспоминать.