Серые стены в школьном туалете ничуть не придают бодрости с утра, когда она так необходима. Лишь сжимают со всех сторон своей однотонностью и пустотой. Руки погружаются в холодную воду, которая бесконечным и шумным потоком льётся из крана. Пальцы дрожат. По телу проходит морозная рябь, пока она тянется ладонями к лицу. Прикладывает их к бледной коже и делает пару «шлепков». Открывает глаза, надеясь проснуться и избавиться от синяков под ними. Надеясь выглядеть хоть чуточку лучше в отражении грязного зеркала.

В глубине души.

Но нихера не получается. Такое состояние въелось глубоко под кожу уже слишком давно. Бледность на лице и рыжеватые волосы, слегка приподнятые над головой резинкой. Она ненавидит их и уже который раз хочет перекрасить в любой другой цвет. Лишь бы не рыжий. Вызывающий тошноту.

Невольно указательный палец поднимается к виску и вместе с другими образовывает силуэт пистолета. И тихий звук слетает с едва приоткрытых губ.

— Бах.

Он разносится по помещению, ударяется о стены с новой штукатуркой и будто нарочно возвращается силовым ударом к голове, условно сбивая с ног. Его заглушает шум бурлящей воды, вмиг смывающей всё и уносящей по ржавым трубам вглубь океана. Хочется протиснуться в железную сетку раковины, окунуться с головой в ледяную воду и позволить себе медленно тонуть в пучине обволакивающих волн. Чтобы тело наконец почувствовало расслабление, передохнув от ежесекундных тряски и озноба. Чтобы под ногти не впивались иглы, а спину не хлестали плетнями, чтобы сердце не стучало невыносимо громко, а по вискам не били так сильно, что подкашиваются колени. Чтобы можно было спокойно вздохнуть без посторонних мыслей. Чтобы можно было жить.

Глаза опускаются на открытый кран, а руки забирают рюкзак с мраморной поверхности, опуская железную ручку вниз. Появляется то самое ужасное ощущение. Воцарившаяся тишина начинает давить со всех сторон, и Эва понимает, что не может здесь больше находиться. Делает несколько шагов назад, а затем и вовсе разворачивается, стремительно направляясь к выходу. Рука нащупывает холодный металл — и тело оказывается в шумном коридоре с множеством людей. Совершенно не знакомых.Приходится вдохнуть воздух, насквозь пропитанный сплетнями, пренебрежением и высокомерием, и пойти по недавно изученному направлению.

Всё чужое. Будто бы она попала сюда по ошибке, которую создала сама. Так нужно было. По-другому она бы просто-напросто сошла с ума. Потому что от прежнего уже начинало сводить зубы. Лёгкие не хотели воспринимать тот воздух. Он был слишком мерзким. Желудок каждый раз собирался заняться самоочищением при очередном вдохе.

Хотелось что-то изменить.

Но так глупо было полагать, что это поможет.

Здесь вовсе не лучше.

Ладони погружены в карманы тёплой толстовки, и нет никакого желания их вытаскивать. Напульсники обрамляют оба запястья. Массивные спортивные штаны заметно сморщены в коленях. Велики. Но ей до этого нет никого дела. Как и до того, что все окружающие одеты не так тепло.

Она привыкла.

Так надо.

Заворачивает за угол и подходит к нужному кабинету, проскальзывая в открытую дверь. Симпатизирующая ей последняя парта оказывается свободной, и Эва усаживается за неё, откладывая рюкзак на серую поверхность. Хоть где-то ей повезло — тут принято сидеть по одному. И она избавлена от того, чтобы находиться в тесном контакте с людьми, которые уже успели ей надоесть.

А это всего лишь первый день. Каких-то ничтожных двадцать минут в этом месте.

— Я, конечно, понимаю, что в других школах так, может быть, принято, — Эва поворачивает голову влево, заранее раздражаясь тем, что ей предстоит увидеть: блондинка с именем, которое Эве нахер не нужно, с упрёком смотрит на неё. — Но у нас не швыряют свои вещи на парты. Имущество школы можешь подпортить, а это значит...

— Ты уже испортила его, — становится противно её слушать. Эва убирает рюкзак с парты и вешает его на спинку стула, на которую секундой позже откидывает спину. Оттягивает карманы толстовки руками, перемещая взгляд на свои кроссовки, носки которых постукивают по линолеуму.

— Прости, что? — незнакомка продолжает настаивать на своём, пока внутри Эвы зарождается огромное раздражение. Так глупо полагать, что она одна из тех новоприбывших, кого можно пошвырять от стенки к стенке и хорошенько унизить, завышая при этом свою самооценку.

Нихуя подобного.

— Прости, что? — передразнивает.

Так умело и с таким равнодушием, что у блондинки, кажется, сводит зубы. А Эве это нравится. Потому что податливый пластилин нужно искать в другом месте, но никак не за последней партой этого кабинета.

— Послушай сюда, — она начинает беситься, когда Эва наигранно хмурится.

— Воу, воу, воу, — заводной смех пронзает полупустую черепную коробку.

Это действительно сейчас происходит или завышенная самооценка носителя столь мерзкого и звонкого голоса действительно даёт о себе знать? Как убого.

— Это ты послушай меня, — Эва упирается ладонями о края парты, приподнимаясь и наклоняясь к девушке. Приближается к её уху, а та замирает от такого неожиданного движения. — Ещё один звук в мою сторону — и я повыдираю тебе все твои прожжённые патлы, — усмешка перемешивается с пронзительным шёпотом. — И мне будет так похуй, что тебя ебёт какой-то мажор или твой папа директор этой сраной школы.

Эве не стало легче или тяжелее после этого. Это просто её защитная реакция.

Не подходите — и всё будет хорошо.

Она вновь приземляется на свой стул, и руки занимают привычное место. В карманах. И она уверенна, что, если бы у этой кофты был капюшон, она накинула и его. Только бы лучше отгородиться ото всех. И плевать на мнение других и прочие вещи, потому что с каких пор это стало заботить кого-то?

Всем должно быть откровенно похуй.

Ей так точно.

— Ну ты и сука, — шипит. Прямо как змея. А перед глазами картина того, как она омерзительно извивается вокруг парней, то и дело приоткрывая свои губы. Пропитанные полнейшим блядством.

Эва знает это. Короткая юбка и прозрачная блузка так и кричат о том, что кто-то здесь королева. Но только не из той оперы, из которой она думает.

Дешёвая и второсортная.

— Я знаю, — по лицу расплывается широкая улыбка.

В глазах блондинки мелькает удивление, смешивающееся с ощущением сумасшествия, летающего в воздухе. Но Эва наслаждается. Её невозможно зацепить. Уже нет. Порог давно перешли. И он такой высокий, что вряд ли до него кто-то сможет когда-либо дотянуться.

Блондинка кидает ей презрительный взгляд и стремительным шагом направляется к передним партам возле окна. Усаживается и начинает бурно жестикулировать, пытаясь донести до рядом сидящего парня какую-то «важную» информацию. А он не слушает. Сидит боком, расставив руки по обе стороны от себя: на свою парту и на соседнюю. И плевать, что он цепляет чьи-то вещи своим локтем.

Интерес привлекает сейчас только то, как рыжеволосая пренебрежительно смотрит на всех.

Потому что те смотрят на неё.

— Спектакль окончен, — Эва раздражённо морщится, переводя глаза с девушек, сидящих рядом, куда-то вперёд. Перед собой. Слишком много приторного и ненужного внимания. Взгляды, обращённые в её сторону, порядком подбешивают. Ну, а как же. Новенькая.Нельзя обойтись без сплетен и прочего дерьма, кишащего в крови подростков. И ещё этот чёртов учитель, который никак не может зайти в класс, чтобы хоть как-то отвлечь.

Её глаза плавно перемещаются с доски к окну и замечают явное внимание, нацеленное прямо на неё. Он всё ещё смотрит. Так уверенно и без стеснения, что невольно взгляд останавливается на светлых прокрашенных прядях тёмных волос, откинутых наверх. Даже не дёргается, когда она замечает его наблюдение.

Ему тоже всё равно.

И слова блондинки становятся тусклее и тише, когда зелёные глаза рыжеволосой встречаются прямо с его. И, чёрт возьми, никакого смущения. Лишь один огромный упрёк.

Зачем ты смотришь?

А он и не знает.

Пока в её теле зарождается всё большее возмущение, он начинает испытывать всё больший интерес.

Ему всегда нравится изучать что-то новое, неизведанное. Да ещё и такое неподатливое, как девушка, имени которой он даже не знает. Крутит на языке варианты, но никак не может подобрать подходящее для неё. Всё не то.

— Ты меня вообще слушаешь? — писклявый голос выбивается из всех остальных, и парень устало вздыхает, нехотя поворачиваясь к ней.

— Давай потом, — принимает ровное положение, оставляя Эву со взглядом, прожигающим его спину.

Слишком наглый и слишком самоуверенный.

Она прикрывает глаза, приспускаясь на стуле, когда в помещение наконец заходит мужчина с папками в руках. И она готова искренне умолять его, чтобы он занял её мысли хоть чем-нибудь.

Лишь бы не думать об этом.

Это убивает.